Месяц: Май 2011

После первого тайма сборная летела один ноль, только мне и раньше было плевать на нее, а сейчас особенно. Я смотрел на тренерские кресла сборной Аргентины и видел его. Внутри я просил хотя бы просто посмотреть на меня, но все тщетно. На 20ой минуте второго тайма, когда он возвращался от бровки обратно на свое место, я пошел вабанк и начал кричать во всю глотку, — «Марадо! Марадо!». Я кричал, пытаясь переорать весь стадион Черкизово. Мне потом никто не верил, но Марадона повернулся, посмотрел именно на меня и поднял руку. Я был счастлив, и расплакался после футбола. В тот момент вдруг осознал, на сколько велик, могущественен и прекрасен футбол не только как игра, но и как религия. И он бог, а увидев бога, ты думаешь, что твоя жизнь теперь станет особенной, получив благословение от него, становишься его фанатичным последователем. Диего Армандо Марадона, живи вечно!

Время, прошу тебя, остановись. Знаю, что ты сильнее, асы, ваны и вечные гиганты встают перед тобой на колени. Умоляю, замри! Пройдут годы, я буду называть их самыми счастливыми в своей жизни. А. сидит рядом со мной на лавке, в центре самого заброшенного района, здесь уже лето, листва, песок под ногами и четверть века ,как ничего не меняется. В черном, звездном небе летит только один самолет. Видно лишь его огоньки, но точно знаю, что он серебристый, как в песни Вити Цоя. Я рассказываю другу, как боюсь все это потерять, как пыльца цветков уносит с ветром мои воспоминания, мое детство, юность и силы. Он курит, говорит, что это неизбежно и время обязательно уйдет. Все, что он может — это попытаться запомнить меня таким, какой я сейчас. А мне хочется навсегда замереть хотя бы в свои 24. И я вижу, что дальше сердца близких мне людей станут камнем, мечты останутся на пустых улицах в прошлом, на тех улицах, где нас целая армия в кедах, где мы втаптывали пыль звезд, не боясь ничего и никого, а тем более будущего. Это все происходит сейчас. Я лечу на огромной голубой планете в полной тишине и пустоте, все это сдавливает мне легкие. Иду домой, каждый шаг — тысяча лет, каждая слеза — рождение бога.
(далее…)

Нестись на велосипеде с лесной горки весной не менее круто, чем трахаться уже осенью под одеялом, с музыкой, когда за окном кажется, что дождь вечный. И вот я кручу педали, разогнаться быстрее уже нельзя из-за ебучих законов физики, а проехал то ведь только треть. Закрываю глаза, подхватывает в животе, чувствую, как в туже секунду в кровь впрыскивается адреналин, как его кайф и тепло доходит до кончиков пальцев. Еще! Отпускаю руки, раставляю их как самолет. Еще! Прыгаю на полном ходу в сторону.

Я летел секунды полторы или две. Когда упал, сначала не двигался, просто лежал. Было слышно, что велосипед грохнулся чуть позже. Вокруг тихо, никаких птичек. Перевернулся на спину, смотрю на небо, чувствую, как по лицу течет кровь. Растираю ее, руки становятся липкие. А небо ясное и чистое. И душа у меня сейчас ясная и чистая. Как в детстве. И коленка как в детстве до мяса.
(далее…)

«Родительские часы» хоть какая то, но все же традиция в моей семье. Я дорожу каждой из них, но этой наверное больше всего. Раз в несколько недель я встречаюсь с отцом или езжу на обед к матери. Вчера была очередь моей отца, мы поехали на дачу. Мой дедушка работал на железной дороге, ему дали землю, на которой он, мой папа и его родной брат построили дом. Сегодня нужно было подлатать крышу и сжечь весь мусор, спиленные деревья и еще какую-то фигню. Костер мне жечь хотелось больше, я представлял, что разведу самый большой костер, как в фильмах про индейцев. Я набросал большую кучу веток, дров и спиленных слив, но отец сказал ,что так будет плохо и начал сжигать все понемногу, но хоть пилу доверил. Я начал расспрашивать у него, как они познакомились с мамой, как он служил в армии, про детство его, спросил почему никогда не знакомил меня с моей родной бабушкой, потом мы начали говорить о моей поездке, о дедушке то же говорили. Я рассказал, что очень переживаю, не успел спросить у деда, хороший я внук или нет и что мне все кажется, будто дедушка считал меня плохим, в общем не оправдавшим надежды. Папа сказал, что он так не думает, а дедушка уже мертв. Я его очень любил и такие вещи тяжело слушать, хотя я сам и был на похоронах. Папа наверное что-то вдруг понял и стал кидать много всего в костер сразу и он начал гореть очень высоко, а я вдруг заплакал, а папа это увидел и сказал, что бы я не переживал. И вышло солнце, а я смотрю на отца и понимаю, как сильно на него похож. Потом он отвез меня домой, и вот я сижу один, пишу все это, сначала в тетрадь ручкой, потом перепечатываю сюда. И не могу понять, одиноко мне или я счастлив.