Никогда не считал и не буду считать себя поэтом. Все вещи в этой рубрике скорее являются теми же строчками дневника, но записанными в столбик. Я бы и написал их в дневник, да вот что-то пишутся они только в столбик.
Будет ласковый дождь, будет запах земли,
Щебет юрких стрижей от зари до зари,
И ночные рулады лягушек в прудах,
И цветение слив в белопенных садах.
Огнегрудый комочек слетит на забор,
И малиновки трель выткет звонкий узор.
И никто, и никто не вспомянет войну —
Пережито-забыто, ворошить ни к чему.
И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род.
И весна… и весна встретит новый рассвет,
Не заметив, что нас уже нет.
Сара Тисдейл (c)
Простыни чистые, в осени, в пустоте,
Музыка из прошлого в молчащей комнате,
Горсть ярких таблеток… вот это номер.
Сжав зубы,
стонала и плакала,
когда я умер.
Знаешь, мне теперь не жжет и не душит.
Жаль, что так вышло, могло бы и лучше.
И уже «завтра, потом, не сейчас» выцвели.
Верю…
когда я умер…
все твои слезы высохли.
Через тысячу лет потухли звезды,
Без тебя — это чушь, миражи и_дозы.
Погребальный костер, костюмы и грим.
Когда я умер,
кроме тебя все молчали,
да и черт с ним.
Арийские руны рисуешь пеплом и инеем,
Но я отказался идти вслед за Валькирией!
Лето, Арбат, мы это все сами раздали
Когда я умер
мне на конец-то
стали важны детали.
Слышишь? земля издает звук, —
“Сова, чертополох, столетний паук”.
Капли крови несколько штук,
И меня убивает твоя пара рук.
Я — это весь твой rock-n-roll,
сердце тяжелым рифом об пол.
А ты мой последний секрет,
старый шкаф и тяжелый скелет.
Слышишь? земля издает звук,
жалость мне меняют на слух.
Угадай, как звенит замкнутый круг?
И меня убивает твоя пара рук.
любовь — это глагол
это читать хорошие, писать плохие и в стол
это купить молоко утром
в надежде напиться ответным чувством
и слезы и горло хрипит-
это то же любовь, но без глупых обид
каждый день — маленький подвиг
двор, белый снег, шумный дворник
любовь — это война за одеяло
забирай его все, где бы ты ни лежала
я мандрагора, разрывая асфальт
, — «Дай увидеть лицо!».
где шесть станций метро,
где в помятой тетради — письмо.
я радуга, я чья-то каторга,
и играет музыка,
смычком по краям айсберга,
вечного узника.
голубей из рук в небо
— это синоним праздника,
а я вырезаю карандашом
ноты в чьей-то душе.
слепота, надежда,
жгучая осень, гитара,туше…
эх, музыка! эх, милая!
растопчи, чтобы сердце болело.
не обменяй, просишь, молишь,
подари мне душу и тело!
вижу теперь руки твои
одеялом пуховым,
предрекаю — на эшафоте
все это будет весомым.
я выродок, я выблядок,
не любим в семи поколениях,
вместо шанса — плеть, это —
моя строка в твоих
стихотворениях.
Я по Москве без тебя,
без руки, но с ебучей ручкой.
Иду по Тверской
ритуальной строчкой.
И мысли мои все к тебе
телеграммой “Молния” срочной.
Я б эту Москву обменял
на святую скуку,
один к одному — вокзал
и холодная сука.
К черту!
Но её тебе подарил весной,
просто так, раньше.
Маяковскйи, Есенин,
тонкая линия фальши.
Сашенькин сад,
плачут фонтаны — , “Просим!”
Скамья, перочиным ножомо —
цифра “восемь”.
Я и столица,
нам бы дождя и напиться.
Нам бы тебя,
два крыла — мертвая птица.
Рвут мою душу
скрипка и контрабас.
Я один!
Я Арбат!
Я для вас!
Бегу чернильным пером по бумаге — строка.
Два колеса, ревность и стольная тоска.
На коленях ползу, выбирая вслепую дорогу.
Чувства — это умелый минет
моему
скучному
богу.
Небу дарил кулаки, цветы и проклятья.
Я тебя попросил, заберите взамен распятие.
Вокруг, как один проститутки и попадья, —
“Это же рай!
Здесь
такого
нельзя!”
Этим ангелам по лицу я размазал сажу,
А они мне в ответ улыбались и били рожу
Только оно того стоит — молодой и упругой
Я вцеплюсь в этот рай
стонущей
беззубой
вьюгой.
