Зарос мхом и покрылся ракушками, а значит пора в дорогу. «Судьба благосклонна к тому, кто в пути.» Не ищите меня, пишут мачо с красивым лицом. А меня ищите, я , если честно, и уезжаю, только что бы вы меня искали. Нужным себя сразу чувствую, только не признаюсь в этом никогда. Пожелайте мне счастья.
Плеер, рюкзак, тетрадь, Селинджер, бейсболка, капюшон, кросовки, улыбка.
И грянул гром.
Пушистые хлопья. Так не хотят вниз. Когда смотришь на ни вот так сверху, с такой высоты, то теряется фокус, и уже падает не снег, а Земля летит вверх. Прямо на меня. Завораживает.
Все внизу спешат домой. Едут маршрутки, у окон люди, в людях миры. Скучненькие и сраненькие такие мирки в каждом скучненьком и сраненьком человечке.
Нас четверо, мы стоим у кромки крыши. Ведьма кому-то грустно помохала. Я вскинул руку в нацистском приветствии. Сейчас во мне нет никакого мира.
Пусть.
Становится трудно и тошно, даже дышать тяжело. Расстегиваю куртку и мочусь с крыши прямо на жизнь внизу. Ненавижу! За мать алкоголика, за то, что не чувствую ногу, и она болит всегда (или мне так кажется), за школу, за то, что я счастлив, а главное за то, что нет 25 рублей на чертову маршрутку и идти назад придется пешком.
(далее…)
Этот мир в огне,
и я горю вместе с ним.
А ты держи меня за руку
и в сотый раз расскажи,
как моя пуговка
пришивает неровно пуговицу.
Сердце! Сердце моё — бейся!
Обещай.Никогда не сдаваться!
Ведь если играть рок-н-ролл,
то только на гитаре Сид Вишеса!
А если и петь эту песню со мной,
то только, когда будет весело.
После зимы обещаю весну,
забирай ее всю, я дарю.
После дождя обещаю радугу.
А в небе ласточки пишут росчерком,
как моя пуговка
пришивает неровно пуговицу.
