Проснулся от того, что солнце пробилось через осень и тучи прямо мне на лицо. Во сне видел себя. Сон в этот раз был с кровью кишками, трупами и голодом. Но не страшный, а умиротворяющий. В это раз я уже не просто смотрел. Я был и тем кто наблюдает, и тем кто рассказывает и тем, кто все это делал.
И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри.
И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним;
и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.
В этом сне у меня не было зубов и ногтей. Вокруг было так много мух, что нельзя было вдохнуть, что бы не проглотить нескольких из них.
Потом весь день слушаю, как какой-то там симфонический оркестр играет Курта Кобэйна. Звучит фантастически. Звучит, как финальный аккорд для миллиметров.
Потом нежно беру свою черную гитару, Гражданская Оборона, «Харакири». Сейчас особенно хорошо, вчера после тренировки попил холодного молока, голос севший и с небольшой хриплостью.
Интересно, сколько людей должны спеть «give peace a chance» , а потом убить себя быстро, или убивать себя чуть дольше, или погибнуть от рук одного из членов клуба «Чтецы «Над пропастью во ржи»», что бы что-то изменилось?
И на кресте себя распял, и к вечному дереву копьем прибивал, и на костре жег, а толку? «Он ничего не изменил, люди, как люди». Ну кто-то же должен это делать?
«Люди, как люди»… в голове что-то застучало. Вспоминаю кафе с таким названием на Китай-городе. Да ну нахуй это кафе и это Китай-город.
Осталась последняя печать из шести, вот за нее они наверное и поют и стреляют. И по всюду этот запах серы и трупов.
Фенрир уже крадется к солнцу, и черные паруса Нагльфар во время заката стали видны на горизонте. И когда буду стоять в строю, меньше всего я хотел бы оказаться там, где сойдет его команда.
А все вдруг стали немы, и могут только невнятно мычать. Математика — стала нашим языком.
И может я конечно мало чего в это самой жизни и понимаю, но только быть червем — разве это жизнь?