Дьявол не носит Prada, дьявол носит New Balance

Завидуйте мне. Завидуйте мне молча, суки. А если хотите поговорить, поговорите со своими камнями. С теми камнями, что висят у вас на шее, как раньше висели у меня. Висят и тянут вас на самое дно. И вот ты на дне, а оказывается, что есть еще более глубокое дно, а за ним еще одно.  А камней все больше, они делают вас осторожнее, делают вас заметнее.

И все бы ничего, но…

«Жизнь — всего лишь сон бабочки»

Вот так и надо жить, не боясь ее разбудить. И я больше не ронин. Облака — сладкая вата, Москва наискосок, кубинская румба, вишневый сок.

Я стою по торс голый на крыше мира вместе М. Вокруг вишневый сок и кубинская румба. Мы поем TNF — «Don’t stop hooligans». Чуть ниже, на просто крыше ждут ребята. Они подкалывают нас, но мне все равно. Мне все равно, потому что все равно все получится и все сбудется. Предвкушение чего-то нового, грядущего захватывает меня. Мне кажется, что так может быть только у Эмира Кустурици. Когда лезу вверх по лестнице сюда, загадываю желание — «только бы рядом». И вдруг, оно сбывается и все вокруг становится наполнено знаками. Если название магазина — то обязательно имя. Если ветер — то обязательно ветер перемен.

В Молоте Ведьм есть строки, говорящие, что в любой женщине, абсолютно в любой присутствует большая или меньшая часть дьявольского, она в них еще по рождению. Именно эта часть дает им возможность к чародейству и магии. Думается мне, что сжигающие по 10 000 людей инквизиторы что-то в этом понимали. Нет, я конечно отлично знаю, что Святая Инквизиция — это просто бизнес, но женщина на костре — в этом что-то есть. Быть может, в жизни каждого мужчины должен прийти момент, когда он обязан либо поддаться чарам и магии, предав католический Рим, либо сжечь свою ведьму на костре, оставшись святым.

У меня странное дежавю, все эти ужимки и улыбки Джоконды, все это отвлекает от того, что на заднем плане есть озеро и горы. Но что может простой человек? Больше чем 500 лет улыбка Моно Лизы со всей ее демонической сводит с ума. Она все знает, она все знает на перед. За 500 лет никто так и не смог собрать для нее хвороста.
(далее…)

У меня черные, костлявые руки без ногтей, они где-то здесь, в обшивке корабля.  Сердце мое  не бьется уже тысячу лет. Я на борту Нагальфара. Море, пенясь и вскипая, распутается перед нашими бортами. Обещание в отношение нас сдержали, мы принимаем участие в последнем решении судьбы мира, да только не с той стороны, но всем все равно. Уже не важно. Впереди я вижу сотни полосатых парусов драккаров.

«Когда надо — люблю, когда надо — дерусь!»

Я лежу на дне ванной с холодной водой и открытыми глазами. Здесь не то что бы тихо, но звуки более сочные и отрешенные. Свет ребриться от поверхности воды. Я тону в Северном Ледовитом. Где я? Где ты? Где все то, что было и то, что будет? Иссиня голубые льдины на до мной сталкиваются друг с другом и рушатся. С глубиной отчего-то не становится холоднее. Чувство обреченности сменяется чувством фатума. Хочется открыть рот и вздохнуть, но воздуха здесь нет. Грудь сдавливает. Зажимаю рот и нос рукой, ногами упираюсь в стенку ванны.

Я тону в Северном Ледовитом. По всему телу бьет агония, в голове туманится. Еще… Еще… Еще… Еще… Я вырываюсь из самой глубины и делаю жадный, большой глоток воздуха, новый, первый.