Автор: Дмитрий Александрович

Я много видел неба, хотя на самом деле всегда одно и то же небо, только всегда разное.

В. говорит, что хотела бы уметь летать. Я ее отсекаю. Если сможет летать она, смогут многие. И там, где перина и лучи, сразу станет грязно, бычки, ягуар. А вот сейчас пишу это и ругаю себя. Друг сидит и сквозь слезы поддерживает меня, а я да же мечту приземляю.

Друг сидит, я сижу, мы сидим на бордюре за дорогой от озера. Едут машины, из одной из них, красивой и черной выходит Н. Садится с нами. Рад ее видеть.

Рассказываю  ей чего и зачем мы здесь. Она думает мы шутим, ну или игра у нас такая.
(далее…)

Жаркий огонь отражается и играет в лезвии моего ножа, я как бы поймал его, все вокруг наполняется безметежностью, смыслом, красотой и ощущением временем. Один только я не наполняюсь ничем. Костер приятно потрескивает, звезды, обгоняя луну, заполняют черное небо.

Привет, там в лугах, стоя на коленях и собирая вместе спелую ягоду, замечаю, как все это огромное поле полно настоящей жизни. Я  теперь это умею, я теперь вижу, а не смотрю. Все колышется ею, сочится, стрекочет, тянется к солнцу и я буд-то бы лишний здесь. Нечто похожее есть в том, что мы загараем и купаемся голыми, что-то первозданное, первородное. На километры пляжа с песком и быстрой речкой никого.Адам и Ева. XXI век.
(далее…)

[audio:https://dl.dropbox.com/u/31218783/The%20Draytones%20-%20Keep%20Loving%20Me.mp3|titles=Keep Loving Mel|artists=The Draytones]

Письмо №5

Льдины, наталкиваясь одна на другую, ломаются под собственным весом, поднимаясь перед этим своим острым краем почти до небес.  Про этот треск и скрежет можно сказать, что они вековые. У меня почти лопаются барабанные перепонки. Но есть ли хоть что-то вечное тогда, кроме этих льдов? Смерти нет. Правды то же нет. Да и святых… святых то же нет. Кстати, знаешь, я еще ни разу не видел святых среди праведников, но всегда находил свет в людях с самого дна. Может быть это что-то значит?

«Давай побудем вдвоем этим вечером», — теперь это моя молитва на каждый день. Но свят ли я сам, милая? А хотел бы? Бозон Хиггса подтвержден, Вояджер давно за пределами Солнечной системы, мы уже почти добрались до отца. Он затыкал Хокинга как мог, но разве можно заставить перестать любить саму природу, желать ее познать? Меня вот то же не унять, хочу познать твою природу до самого единой точки.
(далее…)

[audio:https://dl.dropbox.com/u/31218783/John%20Frusciante%20-%20Central.mp3|titles=Central|artists=John Frusciante]

Н. привозит краску, но вечером гасится и не едет. Пиная сокс, ждем когда стемнеет и пропадут люди с улицы. Потом едем на двух машинах, выбираем место. Ночь, краска, что-то пишешь. Потом мы едем пить лимонад, у новенького В. сегодня день рождение. Парни знакомятся с какой-то девчонкой, в итоге тупые разборки с ее парнем и его другом. Но это будет после. Сейчас мы куражимся, Н. делает бит, я и М. читаем какую-то ерунду про наших друзей. Из-за угла на нас смотрят местные то ли с завистью, то ли с непониманием. На стене вырисовывается умирающий кит. Сейчас стена задрожит, треснет, расколется. Надо пилить сук, на котором сидишь. Надо пилить вообще всех сук. Косатка-бродяга охотится на других китов, она хищник. Из энциклопедии я узнаю, что часто косатки съедают не всего кита, а только губы, язык и горло. Похоже на ритуальнео убийство.
(далее…)

Л. Н. Толстой. Война и мир. Том первый. Часть третья 

«Что это? я падаю! у меня ноги подкашиваются», — подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал князь Андрей, — не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..»
(далее…)

Этой весной река разлилась, затопив луг. Здесь в прошлое лето росли большие, белые цветы. У самой кромки воды начинает плотный, густой хвойный лес. Пахнет свежими еловыми шишками. Наступаю своей большой, мягкой лапой на подстилку из зеленой травы и сухих иголок. Веду носом в сторону воды и принюхиваюсь, закрыв глаза.

Мне не знаком запах костра, здесь еще никогда не было людей. И мне нечего бояться — я медведь. Я шел сюда, чтобы напиться воды, но что-то мне кажется подозрительным и я уже несколько минут не решаюсь подойти к зеркальной гладе воды.

6000 лет до букв и Иисуса, до смерти.

По медвежьему закону главный тот, кто больше. Но я уже второй сезон каннибал. Последнее на что я смотрю — это размер другого медведя. И умру я так же, от другого «выскочки» каннибала, но это случит еще только через четыре весны.
(далее…)

 

(с) Стефания Данилова «О сути чувств»

все эти ваши «умру-без-его-ресниц» —
элементарны, ватсон, как дважды два.
чувство не измеряют ни в «падать ниц»,
ни в мастерстве из букв составлять слова.

это не то, когда в трубке — голос родной,
а оглушительный страх потери сети.
это — открыл в человеке второе дно,
и не просто открыл, а смог его посетить.

и не количество пущенных всуе пуль
в чей-то любимый, вроде бы как, висок,
это заплыть за самый последний буй,
лечь на сильные волны наискосок,

солнцу, не жмурясь, прямо смотреть в лицо,
гладя его по волосам лучей.
можно и золотое носить кольцо,
брак может быть бракован, а ты — ничей.

это не обещания быть твоим,
веки веков с тобою сейчас и здесь.
(далее…)