Рубрика: Личный дневник

[audio:https://dl.dropbox.com/u/31218783/John%20Frusciante%20-%20Central.mp3|titles=Central|artists=John Frusciante]

Н. привозит краску, но вечером гасится и не едет. Пиная сокс, ждем когда стемнеет и пропадут люди с улицы. Потом едем на двух машинах, выбираем место. Ночь, краска, что-то пишешь. Потом мы едем пить лимонад, у новенького В. сегодня день рождение. Парни знакомятся с какой-то девчонкой, в итоге тупые разборки с ее парнем и его другом. Но это будет после. Сейчас мы куражимся, Н. делает бит, я и М. читаем какую-то ерунду про наших друзей. Из-за угла на нас смотрят местные то ли с завистью, то ли с непониманием. На стене вырисовывается умирающий кит. Сейчас стена задрожит, треснет, расколется. Надо пилить сук, на котором сидишь. Надо пилить вообще всех сук. Косатка-бродяга охотится на других китов, она хищник. Из энциклопедии я узнаю, что часто косатки съедают не всего кита, а только губы, язык и горло. Похоже на ритуальнео убийство.
(далее…)

Л. Н. Толстой. Война и мир. Том первый. Часть третья 

«Что это? я падаю! у меня ноги подкашиваются», — подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, — подумал князь Андрей, — не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, — совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..»
(далее…)

Этой весной река разлилась, затопив луг. Здесь в прошлое лето росли большие, белые цветы. У самой кромки воды начинает плотный, густой хвойный лес. Пахнет свежими еловыми шишками. Наступаю своей большой, мягкой лапой на подстилку из зеленой травы и сухих иголок. Веду носом в сторону воды и принюхиваюсь, закрыв глаза.

Мне не знаком запах костра, здесь еще никогда не было людей. И мне нечего бояться — я медведь. Я шел сюда, чтобы напиться воды, но что-то мне кажется подозрительным и я уже несколько минут не решаюсь подойти к зеркальной гладе воды.

6000 лет до букв и Иисуса, до смерти.

По медвежьему закону главный тот, кто больше. Но я уже второй сезон каннибал. Последнее на что я смотрю — это размер другого медведя. И умру я так же, от другого «выскочки» каннибала, но это случит еще только через четыре весны.
(далее…)

 

(с) Стефания Данилова «О сути чувств»

все эти ваши «умру-без-его-ресниц» —
элементарны, ватсон, как дважды два.
чувство не измеряют ни в «падать ниц»,
ни в мастерстве из букв составлять слова.

это не то, когда в трубке — голос родной,
а оглушительный страх потери сети.
это — открыл в человеке второе дно,
и не просто открыл, а смог его посетить.

и не количество пущенных всуе пуль
в чей-то любимый, вроде бы как, висок,
это заплыть за самый последний буй,
лечь на сильные волны наискосок,

солнцу, не жмурясь, прямо смотреть в лицо,
гладя его по волосам лучей.
можно и золотое носить кольцо,
брак может быть бракован, а ты — ничей.

это не обещания быть твоим,
веки веков с тобою сейчас и здесь.
(далее…)

Электричка уходит примерно в туже точку горизонта, куда садится солнце. Это закон перспективы. Я знаю этот закон, но художник из меня все равно дерьмовый. А я закрываю глаза, молю — «Если мир и в правду не говно, пусть не уезжает!». Сижу на мосту и смотрю на небо. Оно красивое. Самое красивое. Электричка уехала. Люди идут, а мне кажется, что я уже пришел. Меньше чем через две недели Р. скорее всего посадят на два года, К. лишился пары зубов, они рассказывали все это и улыбались. У меня дрожит правая рука. Меня почти выворачивает, эта дрожь омерзительна.  А я сижу на этом мосту. Удар нужно держать стоя и я встаю, убирая руку в карман.
(далее…)

Чувствую, как превращается в крик тот стон, что зарождается еще в костях. Все тот же мост, все те же таблетки. Голова катится вниз по лестнице, — «Беги!». А до этого дождь, блики сладких фонарей на промокшем и черном асфальте. Нет, все же сначала черном, а потом уже промокшем. Два колеса велосипеда шелестят, поднимая капли из луж, все это дает чувство эйфории и свободного падения. Никакими словами и музыкой не передать ощущение жизни здесь и сейчас, не сохранить это. Я на гребне высокой волны.

Хочу подавиться всей этой чепухой, каждым абзацем. И вот кукла Барби запихивает мне каждую страницу прямо в горло, запихивает без смазки. Я — порок, Владимир Маяковский — пророк. Почти одно и то же, но в руках у меня именно тот пистолет.
(далее…)

Прыгаю через костер прямо в ночь,  держа тебя за руку, на сочной, густой траве — роса. Мир еще полон духов, мир еще уважает силу природы. Тысячи и тысяч километров диких лесов, озер, гор, рек и степей. И все это ни кому не принадлежит. Нужны только две ноги, чтобы путешествовать, никаких виз и паспортов.

Где я и где уже не я? Где границы моего мира и просто мира? Я иду, потихонечку хромаю в сторону дома. Я да же не первый ушел с вечеринки, я вообще на нее не пошел в последний момент. Все что со мной было, все что со мной будет, этот город, кровь моя и кровь чужая, души, которые теперь принадлежат мне, прошлые жизни, медведь, буквы и ласточки на моих плечах — все это я.
(далее…)